Неточные совпадения
Эпизод этот залег
в моей памяти каким-то странным противоречием, и порой, глядя, как капитан развивает перед Каролем какой-нибудь новый план, а тот слушает внимательно и спокойно, — я спрашивал себя: помнит ли Кароль, или забыл? И если помнит, то винит ли капитана? Или себя? Или никого не винит, а просто носит
в душе беспредметную
горечь и злобу? Ничего нельзя было сказать, глядя на суховатое морщинистое лицо,
с колючей искоркой
в глазах и
с тонкими губами, сжатыми, точно от ощущения уксуса и желчи…
Встреча
с отцом
в первое мгновенье очень смутила ее, подняв
в душе детский страх к грозному родимому батюшке, но это быстро вспыхнувшее чувство так же быстро и улеглось, сменившись чем-то вроде равнодушия. «Что же, чужая так чужая…» —
с горечью думала про себя Феня. Раньше ее убивала мысль, что она объедает баушку, а теперь и этого не было: она работала
в свою долю, и баушка обещала купить ей даже веселенького ситца на платье.
Это суетное чувство, мелькнувшее
в душе девушки, сменилось сейчас же угрызением совести, и она
с горечью подумала: «Какая я дрянная девчонка!..» Все-таки она утром оделась тщательнее обыкновенного и вышла к чаю такая розовая и улыбающаяся.
Все было кончено, но Ромашов не чувствовал ожидаемого удовлетворения, и
с души его не спала внезапно, как он раньше представлял себе, грязная и грубая тяжесть. Нет, теперь он чувствовал, что поступил нехорошо, трусливо и неискренно, свалив всю нравственную вину на ограниченную и жалкую женщину, и воображал себе ее
горечь, растерянность и бессильную злобу, воображал ее горькие слезы и распухшие красные глаза там,
в уборной.
— Вот, —
с горечью промолвил он, взглянув на Елену, — вот ваше молодое поколение! Иной важничает и рисуется, а
в душе такой же свистун, как этот господин.
— Дал он мне хину
в облатке, а я её разжевал. Во рту —
горечь нестерпимая,
в душе — бунт. Чувствую, что упаду, если встану на ноги. Тут полковник вмешался, велел меня отправить
в часть, да, кстати, и обыск кончился. Прокурор ему говорит: «Должен вас арестовать…» — «Ну, что же, говорит, арестуйте! Всякий делает то, что может…» Так это он просто сказал —
с улыбкой!..
И молодой человек
с горечью отворачивался от того, что называют жизнью, яркой, веселой, сверкающей, гремящей, живой и неудержимо катящей свои волны.
Душа одного человека — это целый мир, и вот этот мир
в душе бродяги отравлен тяжкой неправдой. За что?
Неужели из вас никому не случалось отдаваться безотчетно и бесцельно обаятельному влиянию женщины, вовсе не близкой, долго смотреть на нее, долго ее слушать, встречаться взглядом, привыкнуть к ее улыбке и так вжиться
в эту летучую симпатию, что вы потом удивляетесь ее силе, когда эта женщина исчезает; и вы себя чувствуете как-то оставленным, одиноким; какая-то
горечь наполняет
душу, и весь вечер испорчен, и вы торопитесь домой и сердитесь, что у вас
в передней нагорело на свече и что сигара скверно курится, — все оттого, что сыграли роман
в полтора часа, роман
с завязкой и развязкой.
С горечью и тайной занозой
в душе сознавался он иногда, что вовсе не так высоко летает, как ему думается.
Тоска по Богу
в человеческой
душе и есть тоска от невозможности остаться навеки
с различением добра и зла, со смертельной
горечью оценки.
Старик говорил
с увлечением, как будто изливал перед проезжим свою
душу. Он гнусавил от непривычки говорить много и быстро, заикался и, чувствуя такой недостаток своей речи, старался скрасить его жестикуляцией головы, рук и тощих плеч; при каждом движении его холщовая рубаха мялась
в складки, ползла к плечам и обнажала черную от загара и старости спину. Он обдергивал ее, а она тотчас же опять лезла. Наконец старик, точно выведенный из терпения непослушной рубахой, вскочил и заговорил
с горечью...
— Мотивам! — подхватила она и близко-близко пододвинулась к нему,
с лицом, искаженным натиском страстной
горечи и негодования. — Так я вам объявляю, что я вижу ваши мотивы насквозь. И презираю их, — слышите? — от глубины
души моей презираю! И буду принимать кого мне угодно. Довольно рабствовать перед вашею личностью. Я здесь,
в этом доме, такая же хозяйка, как и вы.
Чаша
горечи жизни этого человека, далеко не дурного по натуре своей, но лишь неудавшеюся любовью сбитого
с прямого пути, не бывшего
в силах совладать
с своим сердцем и заглушить
в нем неудовлетворенную страсть, настолько переполнилась, что он не мог вспомнить без ненависти своего благодетеля, князя Василия, которому он был предан когда-то всей
душой.
Собираясь
в Московию
с такою любящею
душой,
с такими обольстительными мечтами о житье
в новом краю, он, по приезде своем, едва было не разочаровался, едва не узнал всей тяжести и
горечи сиротства на чужбине и несправедливости людей.